Воспоминания Соколова М.Е.

Учеба в Ржевском аэроклубе в период 1938-1939 г. прошла успешно, несмотря на то, что при учебе в средней школе основными оценками у меня были двойки из-за конфликта с учителями. Учеба в аэроклубе, несмотря на совершенно незнакомые предметы, как аэродинамика, аэронавигация метеорология, уставы КА, давалась мне легко, и основные оценки были пятерки, изредка четверки, а по окончании теоретической программы были только отличные оценки. Летную программу также освоил и закончил с отличными оценками, и был отобран как один из лучших учлетов кандидатом в военную школу летчиков. Когда я ранее учился в восьмом классе в Нелидово, при местном ОСОВИАХИМЕ была организована планерная школа для молодежи. Поступили туда учиться без отрыва от производства восемь человек, из них две девушки. Ребята были учениками 8-10 классов. Вначале изучали теорию, затем на планерах пробежки, подлеты и полеты на высоте 20-30 метров. И вот, однажды, когда мы освоили только подлеты, явившись после уроков на планерную площадку, мы не обнаружили на месте своего инструктора, оказывается, он заболел. Тогда наш староста ученик 9 класса решил вместо инструктора сам организовать полеты на планере. Мы вытащили планер из укрытия и начали производить подлеты. Все шло нормально, пока мы не решили подшутить над одним из учлетов. Для того, чтобы дать учлету команду "старт", учлеты, натягивая амортизатор, громко считают раз, два, три и так далее. Инструктор, зная подготовку каждого учлета, соответственно, после определенного счета дает команду "старт". Тем учлетам, которые делают пробежку, команда "старт" делается при счете от 7 до 10, кто уже делает подлет, тем от 7 до 15, ну а кто уже начал нормально летать, команда "старт" делается при счете более 15. И вот, учлет который делает только пробежку, сел в планер. Мы начали натягивать амортизатор, но кричим счет один, два, три не после каждого шага, а после трех шагов. Наш инструктор этого не заметил и дал команду "старт" при счете 5, а на самом деле фактически был счет 15. Планер побежал, оторвался от земли, поднялся на высоту 8-10 метров. Вместо того, чтобы на этой высоте отдать ручку управления от себя и перевести планер в режим планирования, учлет бросил ручку, ухватился двумя руками за края кабины планера и закричал "мама". Планер спарашютировал без скорости, ударился о землю и одно крыло отвалилось. Всем была выволочка. Старосту с позором выгнали из аэроклуба, а планер мы отремонтировали. Из пяти учлетов, окончивших планерную школу, только я один решил продолжить летное дело и осенью 1938 года уехал учиться в Ржевский аэроклуб. В Ворошиловградскую военную школу летчиков я прибыл 15 апреля 1940 г. Два месяца проходил курс молодого бойца: строевая подготовка, уставы К.А. и т.д. Через два месяца был направлен в 5-ю эскадрилью, единственную АЭ расположенную приблизительно в 25 км. от города. Вначале изучали материальную часть самолета, теоретические специальные дисциплины, а осенью приступили к полетам. Вначале на У-2 (По-2), затем на Р-5, УТ-2, СБ. В июне я окончил училище, остался один зачетный полет строем, но 22 июля началась война. Некоторых курсантов закончивших училище командование начало отправлять на фронт, а меня и еще человек 40 со всей школы направили в 7-ю эскадрилью, которая была организована при училище, с задачей переучиваться на самолет Пе-2, которые к нам поступили. Немцы подступали к городу, их Ю-88 несколько раз совершали налет на город. Училище начало готовиться к эвакуации. Нашу 7-ю эскадрилью погрузили в эшелон, в котором было загружено оборудование школы, семьи командиров, а в одном вагоне ехали курсанты. Остальные курсанты 6-ти эскадрилий пешим порядком двинулись на восток. Ехали эшелоном более десяти дней. В дороге не раз объявляли воздушную тревогу, видели по пути уничтоженные вокзалы, ж.д. сооружения, погибших людей. В декабре 1941 г. прибыли в г. Уральск Казахской ССР. Зиму изучали, вернее, повторяли теорию, ждали самолеты Пе-2, на которых мы должны были продолжать тренировка, но вместо Пе-2 поступили самолеты Ил-2, на которых мы и начали летать. Я одним из первых закончил программу переучивания на Ил-2, остался один последний контрольный полет на спарке УИЛ-2 с командиром АЭ капитаном Курдюмовым. Взлетели, сделали первый разворот и тут мотор начал давать перебои, а потом и совсем заглох. Кругом степь, можно было спокойно садиться где угодно, но Курдюмов взял на себя управление самолетом и решил садиться на аэродром поперек старта. Самолет приземлился нормально, но во второй половине пробега на пути оказался овраг. Самолет нырнул в овраг. Я головой ударился о выступающий вперед оптический прицел, рассек об него лоб, потекла кровь. Хорошо что не треснул череп. Мы выбрались с Курдюмовым из самолета, который оказался сильно поврежденным. Подъехала "санитарка" и меня перебинтовали и увезли в санчасть. Курдюмов даже не подошел ко мне и не спросил о моем состоянии. Вот скотина! Через несколько дней меня выписали из санчасти, так как череп оказался не поврежденным, я сдал последние экзамены по технике пилотирования и вместе с двенадцатью другими курсантами был направлен в 10 ЗАП в Пензенскую область на ст. Каменка-Белинская. Там я прошел боевое применение - бомбометание и стрельба на полигоне и через два месяца был направлен на Брянский фронт. Участие в Великой Отечественной Войне, отдельные эпизоды. Осень 1942 года. Из запасного полка (Каменка-Белявская) прибыл на Брянский фронт в составе 810 Штурмового Авиационного полка 225 Штурмовой Авиационной дивизии, аэродром Ясиноватая, что 10 км. западнее г. Ефремова. Начали с изучения района боевых действий, тренировочных полетов по кругу и в зону. Через месяц перелетели на аэродром Языково(?), что западнее г. Ефремова на 80 км. Здесь мы выполняли тренировочные полеты на полигон, где отрабатывали бомбометание, стрельбы РС, из пушек и пулеметов. Через месяц полк перелетел на аэродром в Лобаново, что 12 км. южнее г. Ефремов, а я был оставлен в Языково, для перегона самолета находившегося в ремонте. На взлете начало бить масло из двигателя, залило фонарь кабины и очки. В труднейших условиях совершил вынужденную посадку в 5 км. от аэродрома на заснеженное поле благополучно. На пути не оказалось ни ямы, ни канавы. Самолет трактором отбуксировали на аэродром. При расследовании установили, сто пробка масляного бака не была полностью закрыта по вине техника. Подготовка к ведению боевых действий. Командира в 810 ШАП-е нет. Обязанности командира исполняет начальник штаба полка майор Петрашев Кузьма Карпович, командир эскадрильи капитан Шевцов Николай Сергеевич, командир звена Калмыков Павел Федорович. В декабре 1942 г. получен приказ из штаба дивизии поочередно вывезти молодых летчиков для ознакомления с линией фронта, бомбометанием и стрельбой по переднему краю обороны противника. Стоял ноябрь 1942 г. Первые снегопады укутали Тульскую землю. Стояли солнечные погожие дни, или как говорят в авиации миллион на миллион. Согласно плановой таблицы я должен был лететь с командиром АЭ капитаном Шевцовым – третьим. Первые два молодых летчика слетали вполне благополучно. И вот настал мой черед – первый боевой вылет. Парой с капитаном Шевцовым мы вылетели после обеда в район г. Мценска находящегося у немцев. Задача – найти и уничтожить полевую артиллерию восточнее города и подавить огонь зенитной артиллерии, если последняя будет вести огонь. Линию фронта пересекли благополучно, издали увидели вспышки от выстрелов полевой артиллерии немцев. В первом заходе сбросили бомбы и обстреляли цель из РС. Загорелось два дома находящихся непосредственно в районе цели. Сделав еще один заход и обстреляв из пушек и пулеметов, выбегавших из домов немцев, ведущий взял курс на свой аэродром. И тут я увидел на дороге южнее города Мценска двигающийся обоз немцев из десятка повозок. Я не мог допустить такого удовольствия и, спустившись до бреющего полета, начал расстреливать немецкий обоз. Стрельба из пушек и пулеметов велась с короткой дистанции и поэтому была очень эффективной. Лошади, оборвав постромки, разбежались по полю, сани с грузом оказались перевернутыми, на снегу лежали трупы ездовых. Закончив атаку, я своего ведущего не обнаружил. Увеличив обороты двигателя, я догнал его уже на своей территории. Сделав посадку и зарулив на стоянку, я вместе с техником осмотрел самолет. В центроплане и крыльях мы обнаружили восемь пробоин из крупнокалиберного пулемета. Когда я подошел к капитану Шевцову, чтобы получить замечания, то последний сказал: "Поздравляю тебя с первым боевым вылетом, но учти, что если ты будешь заниматься самодеятельностью и бросать командира, получишь взыскание. На первый раз предупреждаю". Я дал слово, что подобное больше не повториться, но вскоре забыл об этом, о чем потом пришлось глубоко сожалеть. 23 (20) февраля 1943 г. Этот боевой вылет выполнялся в составе шестерки в районе Мценска. Задача: уничтожить позиции полевой артиллерии, склады с боеприпасами, наблюдательный пункт находится на колокольне церкви. В составе группы я был ведущим пары. Ведомый – Золотухин Григорий (Золотоверхов Григорий Петрович). Погода – низкая облачность, небольшой снег, ограниченная видимость. Сделав два захода на цель и сбросив бомбы на выходе из последней атаки, я увидел, что колокольня осталась не поврежденной. Я решил самостоятельно сделать еще один заход по уничтожению наблюдательного пункта на колокольне, не смотря на то, что группа уже развернулась и взяла курс на свою территорию. Я посчитал, что потом группу догоню. Расстреляв с близкой дистанции РС и пушек наблюдательный пункт немцев, я развернулся и взял направление на свой аэродром. Группу я, конечно, уже не увидел, она давно ушла. Своего ведомого Золотухина , я тоже не обнаружил. Воздушный стрелок Кривошеев тоже не мог ничего вразумительного сказать. Погода ухудшалась, начался сильный снегопад. По времени должен был выйти на ж.д. ветку Елец-Ефремов и по ней визуально на свой аэродром. Но ж.д. не увидел и продолжал идти с прежним курсом на восток. Запас горючего уже был на подходе, и я уже начал подыскивать место для вынужденной посадки, когда вдруг увидел впереди небольшой город и на его окраине аэродром, на котором в капонире стояли бомбардировщики Пе-2. Я сделал круг над аэродромом, но посадочного "Т" не обнаружил, а стартовый наряд не спешил его выложить. А горючее уже было на исходе, Двигатель начал давать перебои. Раздумывать было некогда, и я произвел посадку наугад, без посадочных знаков. Приземление произошло благополучно, но в конце пробега самолет выкатился на не укатанный и глубокий снег, шасси подломилось, и самолет лег на фюзеляж, прополз несколько метров по снегу и остановился. Кроме шасси был поврежден и винт. Оказывается, мы приземлились в г. Лебедянь, Липецкой области. Свой аэродром из-за плохой видимости я проскочил и пролетел дальше около 100 км. Переночевав в Лебедяне, на следующий день мы со стрелком выехали поездом в свою часть и к вечеру были дома. Техники через неделю восстановили самолет, на котором я продолжил выполнять боевые задания. Содержательный вылет состоялся в начале марта 1943 г. на Орловский аэродром. В этом вылете участвовали 5 самолетов, Ведущим - штурман полка Ермолаев. Я участвовал в этом вылете в качестве правого ведомого. Полет выполнялся на малой высоте. Бомбы были с взрывателями замедленного действия. На аэродром, на котором базировалось до 50 самолетов немцев, вышли на бреющем полете. Немцы не ожидали налета и открыли зенитный огонь после того, как на аэродроме начали рваться бомбы. На втором заходе обстреляли самолеты, позиции зенитной артиллерии, казармы из РС, пушек и пулеметов. На аэродроме возник пожар. На обратном пути атаковали небольшую колонну автомобилей на выезде из Орла. Группа в полном составе без потерь благополучно вернулась на свой аэродром. По разведданным в результате налета было уничтожено 15 самолетов немцев, многие повреждены, взорван склад с боеприпасами, зенитные орудия и несколько автомашин. Об этом вылете в газете "Известия" было сообщение "от Советского информбюро". 13 марта 1943 года. Командование воздушной армии решило нанести мощный удар по Орловскому военному аэродрому, на котором базировались до 80 бомбардировщиков, истребителей и транспортных самолетов немцев. В планируемом полете должен был участвовать и наш полк. Для увеличения боевой нагрузки на самолетах было приказано всем частям, участвующим в налете, перебазироваться на аэродром "подскока", расположенный в 30 км. от линии фронта. Нашу группу из 9 самолетов возглавил штурман полка майор Ермолаев. Когда группа произвела посадку на аэродром "подскока", на каждый самолет подвесили дополнительно по 2 осколочных бомбы АО-25, за счет выработанного горючего при полете с основного аэродрома Лобаново. На "подскоке" скопилось до 50 самолетов Ил-2 и Пе-2, которые должны были нанести удар по аэродрому немцев. Высланный в разведку самолет Пе-2 доложил на КП о том, что погода по маршруту неустойчивая: плохая видимость, местами туман, низкая облачность. Но, не смотря на такие явно неблагоприятные условия для групповых полетов, вышестоящее командование приняло решение выполнять задание. Группы самолетов, в том числе наша, начали взлетать и собравшись последовали на цель. Я шел от Ермолаева в правом пеленге. Слева от Ермолаева шел мой друг и однофамилец Виктор Соколов. За нашей тройкой еще шло два звена. На маршруте держали высоту около 500 м, у нижнего края облачности. При подлете к линии фронта высота облачности снизилась до 200 м, а по мере приближения к цели постепенно снижалась до минимума. Видимость ухудшалась, появился туман. На самолетах были подвешены бомбы с взрывателями мгновенного действия (еще одна ошибка командования). Дальнейший полет к цели на малой высоте был бессмысленным, бомбометание исключалось, так как подвешены бомбы ФАБ-100 и АО-25. Согласно инструкции разрешалось сбрасывать на высоте не менее 300 м., а мы шли уже на высоте бреющего полета. Когда до цели осталось около 30-40 км., ведущий дальнейший полет к цели прекратил и стал группу разворачивать на обратный курс. Через 5-7 мин. полета видимость ухудшилась до минимума и ведущий группы, с набором высоты, вошел в облака. Вся группа, визуально наблюдая его самолет, последовала за ним. Первое время я визуально держался ведущего, так как самостоятельно в облаках никогда не летал, приборами "слепого" полета пользоваться не умел, да нас никто этому не учил. Не было на это время, шла война. Но облака оказались настолько густыми, что через несколько минут я потерял из вида самолет ведущего и один очутился в густых облаках. Приборы "слепого" полета крутились непонятным образом, появилось ощущение, что я лечу верх ногами. Я неплохо летал при ограниченной видимости, но в визуальных условиях, и поэтому принял решение пробивать облака вниз к земле. Плавно отжал ручку управления в режим планирования и стал внимательно смотреть сквозь бронестекло вперед, надеясь как можно быстрее увидеть землю. Я очнулся лежащим на снегу. Сколько я лежал определить не смог, но думаю, что несколько минут. Первое ощущение было такое, что я выполз из самолета. Но как? Парашютные лямки были пристегнуты, а парашют находился подо мной. Лежал я на правом боку, свет вокруг был какой-то розовый. Болела голова, вернее гудела, как барабан. Потрогал рукой по лбу – кровь и рваные куски кожи. Снял шлемофон, он оказался сильно поврежденным, стекла очков разбиты, оправа искорёжена. Сделал попытку подняться, но острая боль в правом боку и в ноге и бедре не позволила это сделать. Так просидел на снегу около получаса. Наконец превозмогая боль, поднялся на ноги и осмотрелся. Слышались отдельные орудийные выстрелы, но с какой стороны – не мог разобрать. На чьей территории я находился – тоже не знал. Туман постепенно рассеивался и тут я увидел жуткую картину. В радиусе 250-300 метров по всему полю валялись искорёженные остатки моего самолета. Кабина вместе с двигателем в перевернутом положении врезалась в берег реки. Когда я подошел в кабине, то увидел стрелка Мелихова висевшего на лямках парашюта вниз головой. Он висел, зацепившись за пулемет, не доставая земли головой земли несколько сантиметров. Взяв у него документы и пистолет, я присел рядом с ним и стал обдумывать создавшееся положение. Самое сложное было в том, что я не знал, на чьей территории произошла авария моего самолета. Если на территории занятой немцами, то они могли появиться в любое время. Судя по стрельбе из орудий, линия фронта проходила где-то близко. Туман окончательно рассеялся. По всей видимости, самолет со снижением и левым креном, с работающим двигателем ударился о берег реки. Здесь от удара отвалилось хвостовое оперение, оторвались вместе с центропланом крылья. Двигатель с кабиной в перевернутом положении врезался в противоположный берег реки. В разных местах по всему полю валялись оторвавшиеся, но не взорвавшиеся, бомбы. Побыв еще несколько минут возле погибшего стрелка, я решил провести разведку местности. Останавливаясь через каждые 15-20 метров из-за боли в бедре и ноге, я потихоньку по окружности осматривал местность. Примерно в 150-200 метрах от места падения самолета я увидел три землянки. Свежих следов возле землянок не было. Я подошел к первой землянке, спустился по ступенькам вниз. Прислушался. В землянке было тихо. Держа в правой руке пистолет, я левой рукой резко открыл дверь. В землянке никого не было. На полу и на нарах валялись обрывки газет, окурки. Почти половину землянки занимали нары на 8-10 человек. Слева в углу стоял стол, на столе "Катюша" – гильза от 37 мм снаряда, служившая светильником. Обрывки газет, окурки из этих газет и махорки. Гильза свидетельствовала о том, что последними хозяевами были здесь красноармейцы. Да и дух был здесь какой-то русский. Выбравшись наружу, я аккуратно обследовал и другие землянки. Они так же оказались пустыми. Я стоял возле землянок и раздумывал, что делать дальше, в каком направлении идти. И вдруг я услышал разговор. Я быстро спрятался в землянку и прислушался. Из-за пригорка появились трое. Первый из них был в белом полушубке, двое в белых маскхалатах. У первого в руках был автомат. Разговаривали они по-русски, несколько раз останавливались и оглядывались. Когда они подошли к землянке, я увидел на шапке у первого красную звездочку. Убедившись, что это советские солдаты, я вышел из землянки сказав: "Товарищи! Я советский летчик, потерпел аварию, прошу помочь". "Да. Мы слышали удар и грохот и в это время шум над головой пролетающих самолетов. Мы поняли, что что-то случилось и пошли в этом направлении. Хорошо, что вы упали на своей территории. Ведь передний край в 3 км отсюда" – сказал тот, что был в полушубке, назвавший себя лейтенантом. Я коротко рассказал им о случившемся и попросил пройти к месту падения, взять и похоронить стрелка. Лейтенант дал команду своим спутникам вынести стрелка, а я в его сопровождении отправился в расположение их части. Документы стрелка я отдал лейтенанту, чтобы официально известить родственников о смерти и месте его захоронения. Вскоре мы подошли к боевой землянке, где размещался передовой (полевой) эвакуационный госпиталь (ПЭП), куда меня и проводил лейтенант. В землянке было два отделения: первое – большее, где на полу, на соломе лежало 5 раненых красноармейцев, а в другом – находились врач и медсестра, оперировавшие раненных. Меня положили в углу землянки и велели ждать. Чувствовал я себя скверно, по-прежнему сильно болела голова и вся правая сторона тела. Вскоре ко мне подошла медсестра, помогла раздеться и проводила к врачу. Вдвоем они меня уложили на стол и врач начал внимательно осматривать с ног до головы, одновременно расспрашивая о случившемся. Сказав о том, что никаких переломов он не обнаружил, а есть сильные ушибы, врач и сестра обработали раны на голове, ножницами обрезали клочки кожи и забинтовали голову. Мне помогли одеться, сделали укол и снова уложили на солому. Врач сказал, что на следующий день самолетом санитарной авиации меня эвакуируют в стационарный госпиталь в Тулу. Вскоре поужинал вместе с остальными раненными и попытался уснуть. Это сделать долго не удавалось. Передо мной снова и снова вставала страшная картина случившегося. Очень жаль было молодого парнишку воздушного стрелка. Рядом стонали раненные, особенно мой сосед справа. У него осколком снаряды оторвало ногу. На следующий день утром прилетел санитарный самолет, и вначале эвакуировали двух наиболее тяжело раненных. Но к обеду погода резко испортилась, подул сильный ветер, началась поземка, и ждать самолета в этот день было бессмысленно. Наступал вечер, настроение было отвратительное, сильно болела голова. Надо было что-то предпринять. Вскоре ушли врач и медсестра, сказав, что идут за медикаментами. В землянке было душно, пахло потом, кровью, нечистотами. Я решил подняться наверх и подышать свежим воздухом. Взяв стоящий в углу костыль, я потихоньку открыл дверь и по ступенькам поднялся наверх. Я стоял и с наслаждением дышал свежим воздухом. Погода успокоилась, только мела слабая поземка. Послышался скрип снега, и я увидел своего старого знакомого лейтенанта, который пришел справиться о моем здоровье. Поговорив с ним полчаса, он мне сообщил, что моего стрелка вчера похоронили, извещение родственникам отправили. Я подробно расспросил о нашем местонахождении. Он рассказал, что их часть расположена в 1,5 км севернее станции Верховье, что 85 км восточнее г. Орла. Вскоре лейтенант, пожелав мне скорейшего выздоровления, ушел. Мне не хотелось больше возвращаться в землянку, и я принял решение потихоньку двигаться на станцию Верховье, а оттуда добираться до части. Опираясь на костыль, я постепенно удалялся от приютившей меня землянки и потихоньку приближался к ж.д. станции. Примерно через час я добрался до станции. В это время на станции шла разгрузка ж.д. состава с танками. Танкисты были одеты как с иголочки, молодые и еще не обстрелянные. Увидев меня в окровавленной одежде и с забинтованной головой они окружили меня и начали расспрашивать об обстановке на фронте, вообще о войне, о моем ранении и о многом другом, что могло интересовать первый раз прибывших на передовую. Разгрузка танков, между тем, шла очень бойко и организованно. Помог этому и пролет на большой высоте немецкого разведчика. Вскоре послышалась команда по машинам и танкисты, запустив двигатели, через несколько минут скрылись темноте. На прощанье танкисты дали мне две банки американской колбасы "Второй фронт" и пол фляги спирта. Запрятав подарки в карманы комбинезона, я пошел к машинисту паровоза и справился у него, когда и куда будет отправляться порожняк. Машинист ответил, что порожняк возвращается в Елец, и если я имею желание ехать, то можно ехать с ним в единственном вагоне в составе платформ. Я быстро забрался в пустой вагон, задвинул дверь и через несколько минут мы поехали. В вагоне я поужинал подарками танкистов и через полчаса крепко уснул. Проснулся я от тишины. Поезд стоял на месте. Прождав еще несколько времени, я вылез из вагона и направился к машинисту узнать причину остановки. " Плохо дело – сказал машинист. Немцы вечером бомбили Елец и повредили подъездные пути и пока не отремонтируют, въехать в город невозможно". "А далеко ли до Ельца? – спросил я. Город рядом, но его не видно по причине светомаскировки". У меня нашелся попутчик из состава паровозной бригады, и мы вдвоем по шпалам двинулись в затемненный Елец. И тут я вспомнил, в Ельце учатся на ж.д. кассиров две девушки из Лобаново, т.е. из деревни, где размещался наш аэродром. Эти девчонки почти каждый выходной приезжали из Ельца к себе домой в Лобаново за "подкреплением", приходили вечером в школу на танцы. В праздничные дни присылали нам из Ельца поздравительные открытки. Я хорошо помнил их адреса в Ельце, где они снимали комнатку под жилье. Когда мы с попутчиком вошли в Елец, я у первого встречного жителя спросил адрес лобановских девчат. Оказалось, что названная мной улица находится в двух кварталах. Я отправился по указанному маршруту и через несколько минут был у цели. Постучав в дверь неказистого домика и, получив разрешение войти, я зашел в комнату. На столе горела керосиновая лампа, за столом сидели знакомые мне лобанвские девчата, и пили чай. Сначала они меня не узнали. Естественно, лицо в кровоподтеках, порванный и в крови комбинезон. Потом, когда я назвал себя, они вскочили, заохали. Я коротко рассказал им о случившемся, попросил приютить меня на ночь. Они, в свою очередь, рассказали, что вот уже третью ночь немцы бомбят Елец, основной их целью является ж.д. вокзал Их домик находится в 1 км. от вокзала, девчата очень боятся бомбежки и завтра уезжают домой в Лобаново, так как дальше оставаться небезопасно. Девушки напоили меня чаем и уложили спать. Только под утро я забылся тяжелым сном. Во сне и наяву передо мной рассыпавшийся от удара самолет, мертвый стрелок, разлетевшиеся по полю бомбы. Проснулся я от взрывов. Земля ходила ходуном, хатенка тряслась, посыпались разбитые оконные стекла. Слышались разрывы зениток. Начался очередной налет немецких "бомберов" на город. Потом вдруг стал тихо. Послышался сигнал отбоя тревоги. Мы все вышли из дома. В 25 м от домика зияла воронка от 25 кг. осколочной бомбы. В районе вокзала что-то горело. Наступило утро. Мы не стали больше испытывать судьбу, быстро собрались и покинули Елец. Через полчаса мы вышли на шоссе Елец-Ефремов и зашагали пешком, надеясь, что нас подберут попутные машины. Вскоре нас догнала небольшая колонна автомобилей, перевозившая раненных в Тульский госпиталь. Последняя машина остановилась, из кабины вышел лейтенант и, обратившись ко мне, спросил о моем маршруте следования. Я коротко рассказал о случившемся и попросил его подвезти меня и моих попутчиц до Лобаново. Лейтенант разрешил, мы забрались в кузов и устроились в ногах у раненых бойцов, лежавших на соломе. Наша поездка длилась около двух часов. Наконец машина остановилась, мы вылезли, поблагодарили лейтенанта и через 15 минут вошли в Лобаново. Я распрощался с девчатами и зашагал к школе, где размещался летный состав полка. Когда я вошел в помещение, то присутствовавшие изумленно смотрели на меня, как явившегося с того света. Оказывается накануне в штаб полка пришла телеграмма от наземных войск, в которой говорилось, что в районе Верховья упал и разбился самолет, экипаж погиб. Разделся, захотел умыться и открыл свой чемодан, чтобы взять мыло и полотенце. К моему удивлению, в чемодане оказались одни фотокарточки. Все вещи: белье, шарф, мыло, табак и другое - все что было, друзьями –летчиками изъято и пропито, после получения такой телеграммы, за упокой моей души. Результаты этого вылета оказались ужасными для всей группы из 9 экипажей нашего полка. На свой аэродром вернулись только пять экипажей. Причем, один из них, Валентин Лазарев, долетел до своего аэродрома благополучно, но побоялся садиться с бомбами и решил их сбросить над полем. Но сбросил бомбы с малой высоты, ручку аварийного сбрасывания поставил на "Актив" (или было ранее поставлено), а нужно было на "Пассив". Бомбы взорвались, и от взрывной волны, самолет Лазарева перевернулся, упал на землю и сгорел вместе с экипажем. Два самолета из нашей группы вообще не вернулись с задания, судьба их осталась неизвестной. Понесли серьезные потери и другие группы, участвовавшие в налете. Вся вина за гибель экипажей легла на вышестоящее командование, которое безответственно отнеслось к оценке метеоусловий, приняло решение на вылет такими крупными группами, что и привело к таким неоправданным потерям. Через день оставшиеся экипажи перелетели на аэродром Лебедянь на переформирование. "Безлошадные" летчики, в том числе и я вместе с техсоставом отправились в Лебедянь на автотранспорте. По приезду в Лебедянь меня сразу - же определили в госпиталь 225 БАО (батальон аэродромного обслуживания), где я пролежал около месяца. Врачи дали заключение, что в результате аварии у меня была контузия, ушибы головы, правого бедра и ноги. Решением Главкома ВВС за допущенные ошибки, приведшие к гибели людей и самолетов, были отстранены от должностей и назначены с понижением командующий 15 ВА и командир 225 ШАД полковник Обухов. Теперь краткий анализ катастрофы. У меня остаться в живых, пожалуй, был один шанс из ста. Во-первых, самолет упал на своей территории в 3 км. от немцев. Во-вторых, самолет ударился в ровный участок земли, минуя препятствия, о берег реки ( рядом с местом падения стояли деревья, землянки, в которые мог угодить самолет). В-третьих, самое невероятное: как я мог "вылететь" из кабины, ведь фонарь кабины был закрыт, прыгать с парашютом я не собирался, так как была малая высота. Поэтому фонарь я не открывал. При закрытом фонаре я, по логике, должен был при первом же ударе самолета о землю, по инерции удариться о лобовое бронестекло и, как результат, размозжить себе голову, не говоря уже о последующем ударе кабины самолета в противоположный берег реки. В- четвертых, когда я "вылетел" из кабины, тог упал на ровное место реки в снег, а не в те же деревья, землянки и т.д. В- пятых, при ударе о землю не сдетонировала и не взорвалась ни одна бомба, хотя даже вынужденная посадка самолета с бомбами очень опасна. Бомбы в таких случаях, при вынужденной посадке, рекомендуется сбрасывать над безопасной местностью и посадку производить без бомб. Этот кошмар не давал мне спать по ночам. Прошло уже много лет, но до сегодняшнего дня эта жуткая картина стоит у меня перед глазами – как будто это все было вчера. Подлечившись в госпитале батальона аэродромного обслуживания в Лебедяне, я отправился долечиваться по путевке в г. Тамбов. Вместе со мной поехал и воздушный стрелок из другой эскадрильи Жуков, который не оправился после полученного ранения. Оставшиеся в полку летчики (12 человек), вместе со штурманом полка Ермолаевым С.И., отправились в Куйбышев (Кряж) за новыми самолетами и за пополнением. Возвратились они в мае месяце 1943 г. Вместе с ними прибыло и пополнение около 15 молодых летчиков и воздушных стрелков на новых самолетах. Вместе с ними прибыл и новый командир полка Сапогов М.И. Полк перебазировался в район г. Плавска. Начались усиленные тренировки, обучение молодых летчиков боевому применению. Приближались ожесточенные сражения на Курской дуге. Июль 1943 года. Наш полк нес значительные потери. Каждый день с задания не возвращались 1-2 экипажа. Свирепствовала немецкая авиация, над целью, как правило, наши самолеты встречали сильный заградительный огонь ЗА. В этом вылете участвовало 6 экипажей. Группу вел командир эскадрильи капитан Рогачев. Группа имела задание нанести бомбо-штурмовой удар по скоплению танков и артиллерии в районе станции Маховая. При подлете к цели зенитки открыли сильный огонь, но наша группа благополучно проскочила полосу разрывов и нанесла мощный удар по позициям полевой артиллерии. Танков в указанном районе не оказалось, и группа развернулась с курсом на свой аэродром. И когда я выполнял вместе с группой разворот, то увидел слева в балке несколько замаскированных танков и автомашин. Я отвернул от группы, сделал заход и атаковал цель из РС и пушек, так как бомбы я сбросил раньше. Когда я вышел из атаки, то своей группы уже не обнаружил. Группа после первого захода ушла на свой аэродром. Я остался один. До линии фронта оставалось 20-30 км, и тут я услышал голос стрелка Яковенко: "командир, сзади "мессеры", заходят в атаку".Сразуже застучал пулемет стрелка. Вслед за этим послышалось несколько ударов по самолету. Началось, подумал я. В кабине запахло дымом и гарью. Мотор начал давать перебои. Пулемет стрелка замолк, по переговорному устройству (СПУ) – стрелок не отвечал. После очередной атаки "мессеров" мотор остановился, самолет стал плохо управляемым. С трудом удерживая самолет в режиме планирования, я попытался разглядеть впереди перед собой удобную площадку для посадки. Но кроме изрытого воронками поля я ничего не видел. Потом я твердо не знал, на чьей стороне я сяду. Во время атаки "мессеров" я плохо следил за ориентировкой, не до этого было. Отвернув в последний момент от глубоких воронок, я приземлился на фюзеляж. Выпускать шасси было опасно, мог скапотировать. Самолет прополз на брюхе несколько метров и остановился. Я открыл фонарь, вылез из самолета и осмотрелся. Вокруг меня были видны траншеи, воронки от снарядов и мин, людей не видно. Тогда я подошел к кабине стрелка. Он был почти без сознания. Освободив его от парашюта, я с трудом вытащил стрелка из кабины и положил на землю. Правая нога выше колена и живот были в крови. Я достал бинты, йод и начал снимать с него брюки и гимнастерку, чтобы оказать первую помощь. Моему взору открылись страшные раны. Начав перебинтовывать стрелка, я все время оглядывался вокруг и вскоре увидел направлявшихся ко мне двух красноармейцев. Когда они подошли и увидели случившееся, быстро взяли стрелка и начали перебинтовывать. Я быстро забрал два парашюта из самолета и борт паек и присоединился к красноармейцам. "Здесь задерживаться долго нельзя – сказал один из бойцов. Передовая рядом, немцы не далеко, давайте уходить отсюда". Мы спустились в траншею и постепенно начали удаляться в сторону леса. Через полчаса мы добрались до леса, стрелка отправили на носилках в медпункт, а меня пригласили к командиру части. Командиром оказался генерал. Он сидел в бункере, перед ним лежала карта боевых действий крупного масштаба. "Иди летчик сюда и покажи на карте, что ты видел и по какой цели вы работали"? Я подробно рассказал генералу обстановку, попросил позаботиться о стрелке, а меня отвезти в часть. "О стрелке мы позаботимся,- сказал генерал. Сейчас тебя накормят и отвезут на рокаду (дорога, идущая вдоль фронта), а там добирайся сам. Свободных автомобилей у меня нет, чтобы везти тебя на твой аэродром за 100 с лишним километров". Адъютант генерала отвел меня в столовую, вернее в большую палатку, где было расставлено несколько столиков и стульев. Палатка была накрыта маскировочной сеткой. Солдат в белом переднике принес мне полкотелка борща, банку колбасы "второй фронт", алюминиевую кружку со спиртом и кружку с водой. Я выпил спирт, съел обед. Опьянения я к удивлению не почувствовал, такое было нервное напряжение. Через полчаса шофер на виллисе генерала отвез меня на дорогу, идущую в тыл и, пожелав мне благополучно добраться до части, развернулся и уехал. День клонился у закату - попутные машины не появлялись. Когда стало темнеть, я двинулся пешком по дороге. Неудобство составляли два парашюта, которые я связал и перекинул через плечо и бортпаек. Вскоре я увидел небольшую сгоревшую деревню. Торчали одни трубы. Выбрав поукромнее место и подстелив под себя парашюты, я заночевал. На рассвете я снова двинулся в путь. Через час меня догнал бензовоз из БАО, который и доставил на свой аэродром. В этом вылете я опять допустил нарушение летных правил и инструкций, а именно, после первой атаки в составе группы, самовольно сделал второй заход на цель, в то время как ведущий группы выполнив атаку и увидев истребителей противника, увел группу на свою территорию под защиту наших зениток. Как говорится, урок не пошел впрок. Бои идут на подступах к Орлу. Немцы отступают, оказывая отчаянное сопротивление. На земле дерутся сотни танков, в воздухе сотни самолетов. Горят деревни, леса. В воздухе пахнет гарью, видимость очень плохая. Вылетаем шестеркой с задачей уничтожить позиции полевой артиллерии. Заходим на цель с левым разворотом. При выходе из атаки теряю ведущего и вдруг, перед носом самолета, неожиданно появляется ФВ-190, тоже делает левый разворот. Отчетливо вижу кресты на крыльях. Я увеличиваю крен, ловлю немца в прицел и открываю огонь из пушек и пулеметов. Фоккер взрывается и рассыпается в воздухе. Разворачиваюсь на свою территорию, догоняю свою группу и благополучно произвожу посадку на свой аэродром. Вечером в штаб полка приходит подтверждение от наземных войск о сбитом мною самолете. А это, как говорится, "чудеса в решете". Зима 1943 года. Четверкой вылетаем на задание на "охоту". В первой паре ведомым летит летчик Иван Музыка. Уничтожив на дороге несколько автомашин, группа возвращается на свой аэродром. Самолет Музыки получил повреждение, но продолжает полет. Пересекли линию фронта, летим на свой аэродром. И тут у Музыки мотор останавливается, и самолет садится на вынужденную. Группа становится в круг и наблюдает за посадкой. Самолет сел на "брюхо", летчик и стрелок вылезают из кабины и машут руками, что все в порядке. Возвращаемся на свой аэродром. На следующий день ждем экипаж. Его нет. Нет экипажа в составе летчика Ивана Музыки и его стрелка и до сегодняшнего дня. Сгинул, как в воду. Через два дня техники выехали на машине к самолету. Самолет на месте, все цело. А экипажа нет. Вблизи посадки самолета населенных пунктов не было. Небольшое поле и кругом лес. Нечто подобное произошло и с летчиком Михаилом Туренко. Сел на вынужденную посадку на своей территории в 15-20 километрах от линии фронта. Тоже вылез ил кабины и помахал шлемофоном, показывая, что все в порядке. Однако, экипаж в свою часть не вернулся. Никаких известий о нем не поступало. Самолет был восстановлен и возвращен в свою часть. Лето 1943 г. Бои идут на подступах к Брянску. В составе группы из четырех самолетов получили задание нанести удар по позициям артиллерии. К линии фронта подошли на высоте 1500 м. Навстречу группе и ниже на 200-300 м. приближается девятка Ю-87 (лапотник). Используя преимущество в высоте, атакую "юнкерсов" на встречном курсе, открыв рассеивающий огонь из пушек пулеметов и РМ по всей группе. Один Ю-87 задымил и, отвернув в сторону, скрылся со снижением. Остальные, побросав бомбы по своим позициям, развернулись и ушли в беспорядке, не выполнив задание. Наша группа благополучно вышла на цель и вернулась без потерь. Истребителей сопровождения у нас не было, у немцев, к счастью, тоже. Осень 1943 г. Выполнив задание по уничтожению танков противника, группа благополучно возвратилась на свой аэродром. Я садился вторым после командира эскадрильи. В конце пробега под моим самолетом раздался взрыв, и самолет сразу как-то осел и остановился. Первое впечатление было такое, что самолет наскочил на мину. Оказалось, что во время бомбометания по танкам, одна из противотанковых бомб зацепилась стабилизатором за створку бомболюка и держалась до приземления самолета, а при пробеге оторвалась и взорвалась под самолетом. Хотя бомбочка была и маленькая, 2,5 кг. – самолету она нанесла серьезное повреждение, к счастью, экипаж не пострадал, но напугался изрядно. 2-й Прибалтийский фронт, 1944 год. Я с группой в этот день сделал уже три боевых вылета. Изрядно устав, я направился в столовую, чтобы пообедать. Столовая представляла собой дощатое сооружение и находилась в 100 метрах от посадочной полосы. Я уселся за стол и принялся за обед. В столовой уже никого не было, летчики группы покушали раньше, и ушли отдыхать. И только я заканчивал разделываться с борщом, раздался сильный треск, крыша над столовой исчезла, сразу стало светло. В двух метрах правее моего столика промчалось колесо Ил-2, которое смяв столы и стулья встретившиеся на пути, промчалось дальше и уткнувшись потом в сарай остановилось. А случилось вот что. В то время, как наша группа успешно выполнив задание, уже отдыхала, с задания возвращалась группа из 3-й эскадрильи. При заходе на посадку у летчика Матюхина Б. не выпустилось одно колесо шасси. Летчик принял решение садиться на одно колесо, но на пробеге самолет сошел с посадочной полосы и по пути разрушил столовую. Экипаж отделался испугом, да и я порядком струхнул. Ну а борщ пришлось заменить, так как в миску насыпалась труха от улетевшей крыши. Как говорится – все хорошо, что хорошо кончается. Лето 1944 года. Получен приказ составом авиаполка нанести мощный удар по железнодорожному узлу г. Резекне. По данным разведки на двух ж.д. вокзалах скопилось большое количество эшелонов с боевой техникой, боеприпасами, горючим. Резекне был прикрыт десятком батарей зениток, в 15 км. от Резекне на аэродроме базировались 50 немецких истребителей ФВ-190. От каждой эскадрильи выделили по одной шестерке. Группу из 18 самолетов было приказано вести на задание мне. Обычно такие группы должны были вести командир полка или один из его заместителей или, в крайнем случае, один из командиров эскадрильи. Но на беду все они оказались, то больными, то уставшими, то у них оказались неисправными самолеты. Но все дело состояло в том, что задание-то было очень опасным. Во-первых, цель находилась для штурмовиков далеко от линии фронта, а во-вторых, город был сильно прикрыт зенитками и истребителями. Итак, мне, заместителю командира эскадрильи, старшему лейтенанту, приказано было возглавить всю группу и обеспечить успешное выполнение задания. Я тщательно продумал маршрут, построив его так, чтобы немцы при перелете группы через линию фронта не смогли определить, куда и на какую цель направляется наша группа. Набрав необычную для штурмовиков высоту, более 2000 метров, и выйдя южнее Резекне 30 км., группа неожиданно развернулась вправо на 90 градусов и со стороны солнца нанесла бомбо-штурмовой удар по цели. Мои расчеты на неожиданность удара подтвердились, немцы нас с этой стороны не ожидали и открыли огонь, когда группы, со снижением, открыв огонь из РС, пушек и пулеметов удалялись от цели. Цель была атакована строем "клин пар" с высоты 2000 м. с углом пикирования 45 град. После нанесения бомбового удара по ж.д. вокзалу и станции Резекне -1, последующий штурмовой удар был нанесен по станции Резекне-2. На обратном пути группа атаковала еще один эшелон, двигавшийся к Резекне от линии фронта. На свой аэродром группа вернулась без потерь. По полученным разведданным двое суток бушевал пожар на станции Резекне. Рвались вагоны с боеприпасами, горели склады с горючим. Врагу был нанесен ощутительный удар. Январь 1945 года. (825 ШАП) В паре с старшим лейтенантом Кучава (Павел Григорьевич) вылетели на свободную охоту в район Салдус (Латвия). Погода: облачность 150-200 метров, видимость 3 км. Обстреляли на переднем крае немцев, позиции артиллерии, атаковали несколько автомашин на дорогах. Ничего подходящего больше не нашли. Я начал разворачиваться с курсом на свою территорию. И тут внезапно появились четыре ФВ-190. Услышав голос воздушного стрелка и дробь его пулемкта, с резким снижением бросил самолет вниз. Подо мной расстилалось болото поросшее лесом. "Где Кучава?" – спросил я стрелка. Его сбили немцы и он сел на вынужденную. "Фоккеров" тоже не видн, они потеряли нас" – ответил стрелок. Надо разыскать Кучаву и что с ним случилось? – подумал я и развернулся на 180 градусов. На малой высоте пролетев 5-7 минут, я увидел на встречном курсе выше меня на 200 метров ту же четверку "Фоккеров". Мы разошлись на встречных курсах и немцы, наверное, меня не заметили или не решились бросить строй из-за опасности потеряться из-за плохой погоды. "Надо рвать когти" – подумал я. Самолет Кучавы нигде не видно, нахожусь над территорией занятой немцами, а "фоккеры" вот-вот должны развернуться назад и могут меня обнаружить. Я развернулся с курсом на свой аэродром и через несколько минут благополучно произвел посадку на своем аэродроме. Уже после окончания войны в середине 1945 г. мы получили письмо от воздушного стрелка Кротгана (?), который в тот вылет был в экипаже с летчиком Кучава. Он писал, что когда немцы подбили их самолет, они совершили вынужденную посадку возле населенного пункта, в котором располагался немецкий гарнизон. Самолет окружили немцы и предложили сдаться. Кучава начал отстреливаться, и его немцы застрелили, Кротгана ранили в руку и взяли в плен. После войны его освободили из плена наши войска.